« Я о тебе говорил»

Французам в принципе везёт. И без принципа тоже. Чтобы нам так жить. Вся зта заварушка с дедушкой Лёпой[1] быстро кончилась, мини-кризис национального сознания завершился без кровопролития. Истосковавшаяся (мондиализация уже имеет привкус вчерашних щей) по «справедливости» молодёжь, восторженно повизгивая, геройски и с песнями бросилась защищать республику голосуя за «нормальных» правых. По поводу песен и героизма: Кузя там был, в толпе. Беззвучно открывал рот под звуки Марсельезы, смотрел на возбуждённых людей, сравнивал с Москвой  девяносто первого года. Факт Кузиного присутствия в эпицентре этих событий,  объясняется   просто. Последнее время он как бы состоял при одном энергичном,  молодом артисте. Молодой и энергичный многим давал заработать, в том числе и Кузе. В его радио-телевизионной передаче Дуплинский смело тискал русскую культуру во французские массы и, что самое удивительное, тот ему за это платил. Делал ли это, артист, из симпатии к Кузе или по какому геополитическому рассчёту на настоящий момент сказать не можем, будущее покажет. Так вот, когда весь «шестиугольник»[2] заколыхался как желе на тарелочке от этих политических катаклизмов, Кузиному благодетелю пришла в голову мысль собрать на эспланаде у Трокадеро парижскую интеллигенцию и сочуствующую ей публику.

На какой предмет ? Как бы сказал украинский поэт: «Шобы они уси разом заспивалы ту самую Марсельезу, и  шобы та писня у этого самого Лё Пена колом у горле встряла, нехай он ей подавиться». В нестоль отдалённые времена собрать такую толпу знаменитостей за три дня и мечтать не моги, а сейчас всем по интернету одни и те же три слова послал оно и Вася. Дело было не где нибудь, а в самом Трокадеро, Кузиному покровителю стоило только бровью повести ему бы и Лувр отдали под пикник с его участием. Когда Кузя, морда лопатой, протиснулся за заграждения в огромный зал, первым кого он увидел был «Я о тебе говорил», сокращенно Яотего. Этот индивидум был таким же хроникёром как и Кузя в той же передаче и у того же артиста. Он делал пятиминутную рубрику под названием «Новости с Мельницы». Мельница была его французская фамилия. Яотего неделю мотался по выставкам и салонам, а в пятницу рассказывал и показывал в лицах чего насмотрелся. Часто получалось смешно. В этот день он вырядился как обычно, городским сумашедшим : соломенные волосы зачёсаны высоко и в разные стороны, озабоченый голубой глаз, кафтан люрексный поверх застиранной маечки с блёклым портретом и подписью : «Nestor Makhno le cosaque libertaire — 1888-1934 »3. На ногах жёлтые бутсы до середины несуществующей икры. Сам в шортах. Ноги волосатые. Годков мальчику за полтинник, он чуть моложе Кузи будет. Яотего своё прозвище на слух узнавал, но не интересовался его значением по французски. Облобызавшись, он завопил Кузе в ухо : «Дуй на терассу через этот зал, все наши уже там!». Он впихнул Дуплинского в небольшой салон с баром и закрыл за ним дверь. Перед Кузей, как бы указывая проход на террасу, в два ряда стояли приодетые люди. Народ был сложения крепкого, батонистый. Мужчины при галстуках, пиджаки застёгнуты только на верхнюю пуговицу. Дамы в розовом и белом, некоторые в шляпках с финтифлюшечками. Все радостно смотрят на Кузю и начинают аплодировать. Как начали так и кончили. После трёх хлопков лица вытянулись и некоторые собрав пальцы щепоточкой, как итальянские мафиозники в «Сопрано», начали поварачиваться к своим соседям как бы спрашивая у них : «А это что ёще за поц !». Кузе показалось, что кто то плачет сзади и он обернулся. За его спиной, держась за ручку двери, икал от смеха согнутый Яотего. Вдруг он распрямился, пробежал мимо Кузи на терассу, схватил за кожанный рукав какую то звезду и тыкая пальцем в направлении Дуплинского начал изображать в лицах вышеописанные события. Особенно хорошо у него получалась кузино лицо с открытом ртом. «Надо будет, всё таки, дать ему по морде» — привычно подумал Кузя, зная что наврядли. После каждой пакости Яотего бросался обниматься, показывал октябрятский значок с маленьким Володей на груди и клялся в своей страстной любви к России. Если Кузя продолжал злится, Яотего пускал в ход последний козырь : «Вчера я был на просмотре… (назывался фильм), сидел рядом с… (называлось известное имя) и мы обсуждали нашу передачу…». Яотего делал лёгкую паузу… «Я о тебе говорил ». И снова пауза, но уже со значением. Вначале Кузя не понимал какой реакции ждал Яотего и, если это правда, то зачем он это делал ? Вероятность, что кто-то всемогущий (продюссер, режиссёр, издатель…) запомнит фамилию Дуплинский, была так же мала как встретить любезного таксиста в Париже. Потом Кузя стал всё таки благодарить, видя, что окружающие  вроде как понимают немаловажность оказанной услуги. Через две секунды появился дует модных комиков и тут уже народ захлопал в ладоши по-взаправдашнему. Два сытых дяди выделились из рядов и взяв юмористов под ручки подтащили их к молоденькой девушке в белом платье. Расцеловавшись с невестой те были отпущены под радостное гудение публики уже аплодируещей новому появлению. «Ага ! Догадался заторможенный Кузьма, это же еврейская свадьба». В этот момент всё что было артистов, киношников, певцов, радио и телевидения повалило с терассы в салон. Волна творческого люда накрыла Яотего и кожанный рукав знаменитости и еврейскую свадьбу с Кузей. Она покатилась по ступеням в огромные залы и выплеснулась на верхней части эспланады перед запаркованной за железными барьерами толпой сочуствующих. По бокам на зеленых газонах балдела молодёжь. Идея собрания была простая, отбить французский гимн, то есть эту самую Марсельезу, у крайне правого Лё Пена и заодно попасть в вечерний теле-журнал. Или наоборот ? А если наоборот, тогда что ? Не честно? Ну тенора они, конечно, пригласили в качестве запевалы, знаменитого. Кстати, он петуха два раза дал, спрашивается, надо было прерывать гастроли и из Лондона приезжать ? Так как всё телевидение было там, то и приглашённые явились как на пионерский утренник, всей дружной семьёй шоу-бизнеса. Они держались скопом на ступенях эспланады стараясь попасть в кадр. Кузя тоже ненастойчиво вытянул шею, получил углом камеры по уху и успокоился. — Артисты, кричал на них в мегафон Кузин благодетель, спускайтесь в публику. Братайтесь. Запевайте в унисон. По его знаку охранники раздвинули барьеры отделяющие таланты от поклонников. Образовался узкий проход. Запаркованные поклонники алчно вздохнули. Артисты резко подались назад. — Спускайтесь чтобы у вас повылазило…, раз в жизни ради такого дела, они же нас кормят…, я сапоги вашей творческой мамы трахать буду…, шипел покровитель на коллег, спрятав мегафон за спину. Он, бедолага, по-видимому надеялся на взаправдешное братание, что по такому-то случаю сольются души творящих и потребляющих в некоем патриотическом симбиозе  «Да, француз я, и горжусь этим!» Ну это же надо! Кто-нибудь может объяснить почему последние несколько лет Кузю все чаще преследует ощущение «déjà vu» — уже виденного.

Как сказал непревзайдённый Михаил Афанасьевич «урезали» они таки Марсельезу. Раза три-четыре грохнули, да с каждым разом всё лучше. Артисты, конечно, в народ не пошли, каждый заспивал на своём месте, но ничего, всё равно складно получилось. Постепенно страсти улеглись и почтенное собрание стало медленно рассасываться. Кузин покровитель, дай Бог ему здоровья, перед летними каникулами ему прилично заплатил и он решил себе позволить вернуться на такси. Дома, в его 6ти метровой комнатке, на плитке его ждал обед, а в прохладном углу под раковиной, томились две бутылки «Котика», так ласково Дуплинский  называл красное вино Cotes du Rhône, никогда его не  разочаровуещего. Под ложечкой у Кузи стало тоскливо-приятно и он двинулся к выходу. Всё в том же огромном зале метался в плотной толпе всё тот же Яотего. Он хватал людей за одежду и спрашивал не подвезут ли они его на Бастилию. Народ не очень бросался ему на помощь. Кузя, втянув голову в плечи и глядя прямо перед собой, следовал движению толпы где-то метрах в десяти от центра водоворота организованного Яотего. —  Эй, эй! Кузà, Кузà,  — удивительное дело, с самого начала их знакомства этот бретонец произносил кузино имя с грузинским акцентом, — если ты на метро через Бастилию,  я с тобой. Кузя уже ездил с этим полоумным в метро. Такие определения как «неудобно» и «стеснительно» в словарном запасе Яотего отсутствовали. В лучшем случае он кричал громким шёпотом светские сплетни плюясь собеседнику в ухо. При этом, чтобы тот не отвлекался, он дёргал его за рукав когда стояли и стукал беспрерывно по колену если сидели. Кузя и руку выдергивал и бил локтём в худой бок и демонстративно вытирал оплёванную щёку, как мёртвому припарки. А в худшем случае Яотего с отсутсвуещей улыбкой снимал штаны, а трусов он даже зимой не носил. Кузя ему неоднакратно говорил, что в Москве или в Тбилиси он долго бы не прожил. — Я на такси…, — сейчас начнёт орать, животное, не ошибся Кузя. — Через Бастилию ? Ого-го-го-го-го… ты Кузà человек. Отпочкуйся, судорога, — крикнул он какому-то симпатичному согласившемуся его подвезти, — меня Путин на такси везёт. А скажи мне, Кузà, кричал Яотего продираясь к нему через толпу, откуда у тебя деньги на такси ? На русских девчонках подработал или на уране разжился ? Вокруг Кузьмы как-то сразу стало посвободнее и довольный Яотего, наконец, схватил его за руку. — Видите какие вы все расисты, обратился Яотего к окружающей  их публике. Чего вы хайлища-то воротите ? Инте-л-л-е-г-ентция называется ! Значит простой русский сутенёр и жиголо не может быть патриотом ? Кузà, куда ты рвёшься ? Погоди, мы им за русофобство сейчас ещё и по лицу настучим. Провокатор в люрексном кафтане догнал Кузю когда тот уже садился в машину. — Я там одному плюнул в ряшку за тебя ! Объявил Яотего на полном серьёзе, падая на сидение рядом с Кузей. А чего у тебя рожа недовольная ? На Бастилию, закричал он шофёру не дожидаясь ответа. В Париже начиналось лето. Каким-то оно будет ?  А кто это знает ? А кто знает пусть помолчит, а то неинтересно.

[1] Жан-Мари Лё Пен, лидер крайне правой партии «ФН»- Национальный Фронт. Он побил соцалистов в первом туре президентских выборов 2002 года, на короткий срок ФН оказалась второй политической силой в стране. Сегодня эту партию возглавляет очень успешно его дочь Марин.[2]  L’Hexagone- Франция в её европейских границах представляет собой шестиугольник.(3 )Нестор Махно, козак-анархист, 1888-1934